«Братья Карамазовы» — это, бесспорно, одно из величайших из когда-либо написанных произведений художественной прозы. Это также несомненно православный роман, то есть роман, в который вплетены идеи богословия, обычаи и культура Православной Церкви. В творчестве Федора Достоевского многое можно охарактеризовать таким же образом. Разумеется, пример Достоевского — самый очевидный, «плод, до которого легко дотянуться», как мог бы сказать православный К.С.Льюис. Разумеется также, что другого Достоевского никогда не будет. Однако, представляется, что давно пора спросить, где же его потомки в 21-м веке, пусть и не настолько блестящие, как их предок, потому что нам нужно многое узнать о состоянии нашей Церкви и ее отношениях с верующими и с миром, изучая секулярное искусство, которое создают ее представители. Это искусство включает и музыку, и живопись, и литературу, но я хочу остановиться здесь на прозе, как на романах, так и на рассказах. Во-первых, это близко мне, благодаря моему образованию и опыту. Я ни в коей мере не обладаю такой компетенцией — кроме компетенции восторженного поклонника — чтобы комментироват ь достоинства симфоний или масляной живописи. Кроме того, и что еще более важно (потому что — когда это было, чтобы отсутствие опыта останавливало кого-либо в Интернете от высказывания своего мнения?), именно в прозе современное православное искусство нашло свое лучшее и полное выражение, от великих писателей русского Золотого века до таких, менее известных на Западе, как греческий писатель Александрос Пападимантис и серб Борисав Станкович. Именно в романе и рассказах, начиная с 19-го века, современная православная культура нашла то, что католическая традиция нашла в живописи, а протестантская — в музыке: полное и эстетически прекрасное светское художественное выражение; художественное выражение того, как пытались разобраться с вопросами, связанными с верой, людской и божественной, и такими способами, которые имели глубокие корни в религиозной традиции и позволяли говоритьобо всем этом в полной мере как с теми, кто привержен традиции, так и с теми, кто вне ее. И все же, в последние пятьдесят лет, как может показаться, тут царит почти полная тишина.
Прежде, чем продолжить, позвольте мне сказать, что я осознаю методологические проблемы такого подхода. Можно ли говорить о «православной литературной традиции»? Принадлежат ли эти романисты прошлого и настоящего не к религиозным, но своим национальным или языковым традициям? Я полагаю, что ответ на оба вопроса может быть «да». Да, это правда, что писатели и обсуждаемые здесь произведения, действительно, принадлежат к языковым, национальным и этническим традициям с различными и часто разнонаправленными историями. И все же, как мы теперь слишком хорошо знаем, идентичность – это сложная вещь. Начнем с того, что, безусловно, можно иметь более одной идентичности. Наконец, отрицать единую «православную» транснациональную/транс-этническую традицию, значит игнорировать реальность исторически православных культур, реальность, которая прочно зиждется на православной традиции и историях взаимных связей внутри и вне православного мира, в котором православная идентичность была руководящим принципом.
Если мы тогда признаем, что существует «православная литература», которая может быть предметом изучения и критики, то появляется возможность оценить состояние этого литературного наследия. Понятно, что в настоящее время нет (как уже отмечалось) ни одного современного автора, сопоставимого, например, с Достоевским: славянофила и глубоко религиозного человека, чья проза отражает по преимуществу нормативную православную мораль и этику и в то же время создает тонкие и сложные повествования, доступные и универсальные. Раньше, на страницах журнала «The Wheel», я сетовала на отсутствие православных писателей-женщин, которые в настоящее время (или в прошлом) писали бы что-либо, что могло бы соответствовать этим критериям, но я думаю, что была неправа. Кажется, что не только православные женщины в последнее время не способны создать что-либо, сравнимое с православными писателями-мужчинами 19-го и начала 20-го века. За последние пятьдесят лет в рамках этой традиции ни мужчины, ни женщины не создали заметное число хороших литературных произведений.
Это не означает, что писатели, связанные с исторически православными культурами, не создали в последнее время общепринятую литературу высокого качества. Но это делается для того, чтобы подчеркнуть, что то, что было создано, исходит не из «сердцевины» традиции и выходит не из-под пера (или клавиатуры компьютера) тех, кто, вероятно, считает , что они сами и их добродетельная жизнь глубоко связаны с нормативной православной этикой. Напротив, лучшая православная литература приходит с окраин православной традиции, и часто от тех, кого изгнали из институциональной Церкви. Конечно, существует современный исторический прецедент. У Льва Толстого и Никоса Казандзакиса выявились глубокие разногласия с с институциональной Церковью, хотя, что особенно важно, в очень разные моменты их карьеры. Отлучение Толстого произошло после того, как он перестал писать художественную литературу — решение, которое он принял как часть духовного преображения, приведшего к его отлучению. По этой причине «Войну и мир» и «Анну Каренину» все еще можно рассматривать как романы, написанные в пределах нормативных рамок институциональной Русской Православной Церкви.
С другой стороны, Казандзакис вступил в конфликт с церковной иерархией из-за романа «Последнее искушение Христа», написанного в 1955-м году. Священный Синод Греческой Православной Церкви объявил, что роман «извращает и вредит Евангельскому различению духов и образу богочеловека Господа нашего Иисуса Христа грубым, вульгарным и богохульным путем», — утверждение, которое, во всяком случае, пытается вывести роман за пределы допустимых Церковью границ. Исключение этих писателей из институциональной Церкви привело к тому, что они стали привычно противопоставляться своим православным –в более общепринятом смысле — коллегам. Таково знаменитое различие между Толстым и Достоевским. Но различия, проводимые между Толстым и Достоевским (или, что менее известно, между Пападимантисом и Казандзакисом), в большей степени касаются личности, чем подлинной связи с традицией, и никто не станет спорить, какие бы различия ни существовали между верным сыном и крамольником, существует еще и разница в качестве. Но сегодня это не так.
Если те, кто находится на обочине Церкви, производят хорошую литературу, которая получает известность и похвалу среди людей, не имеющих отношения к Православной Церкви, то художественная литература (зачастую немногочисленная и часто самиздатовская), выпускаемая теми, кто однозначно находится в рамках Православной Церкви – некоторых из них я обсуждала в вышеупомянутой статье «Колесо» — не так уж хороша. При этом (и по менее субъективной оценке), она малопривлекательна для тех, кто находится вне Церкви — как для рядовых читателей, так и для литературного истэблишмента.
Поскольку я уже обсуждала (некоторые) не очень хорошие книги (и причины, по которым они не отвечают требованиям) в другом месте, давайте здесь сосредоточим внимание на хорошем. Если говорить откровенно, интересно то, что самая лучшая литература, созданная людьми православного происхождения за последние двадцать лет, была написана теми или или о тех, кто был фактически изгнан из Церкви в связи с продолжающейся войной вокруг вопросов, связанныех с полом и сексуальностью. Греко-австралийский писатель Кристос Циолкас открыто говорит и пишет о том, почему он оставил Православную Церковь в подростковом возрасте, так как растущее признание его собственной сексуальности и осуждение этого Церковью пришли к столкновению, когда он читал обращение святого Павла к Римлянам.
Его роман «Дамаск», 2019 год, предлагает одно из лучших, прекрасных и самых честных изложений жизни апостола, которые мне попадались. В то время, как романы, упомянутые в моей статье о женской беллетристике в «Колесе», при каждом удобном случае испытывали потребность морализировать и канонизировать, Циолкас не избегает описание нравственного мрака, существующего в человеческой жизни, даже когда речь идет о жизни почитаемого и в буквальном смысле канонизированного апостола. Фильм Татьяны Никулеску-Бран Споведание ла Танаку (Cмертельная исповедь) 2011 года стал кинохитом в ее родной Румынии. Документальный материал в форме художественного повествования , «Spovedanie la Tanacu», рассказывает об экзорцизме в 2005 году в монастыре Танаку на северо-западе Румынии, в котором умерла Ирина Корничи, 23-летняя женщина, которая, как говорили, боролась со своей сексуальностью. Есть и российский журналист и писатель Сергей Хазов-Кассиа, 2017 год, «Евангелие от» (The Gospel According To), который сопоставляет жизнь гея в современной Москве с толкованием евангельского повествования. «Евангелие от» предлагает резкое противопоставление, на фоне которого читатель призван оценить связь между объединяющим посланием Евангелия и отчуждением, которое мы допускаем в наших якобы христианских обществах. (Кстати, предпринимается попытка перевести роман Хазова-Кассиа на английский язык блестящим молодым английским переводчиком. Они все еще ищут издателя, если кто-то заинтересовался этим).
Эти романы (они представляют только выборку из имеющихся) объединяет не только то, как они уходят корнями в контексты православной культуры; общим является и то, что есть лучшего в православной духовной традиции, а именно то, что делает «Братьев Карамазовых» и «Анну Каренину» одними из лучших литературных произведений, когда-либо созданных человечеством: непрекрытая , непоколебимая честность в отношении мира, людей и, следовательно, Бога. То, что сложно, неприглядно и, в конечном счете, непостижимо по эту сторону Рая. То, чего явно не хватает их институционально ориентированным коллегам.
Как ученый, я только начинаю исследовать то, что современная художественная литература в целом может рассказать нам о данном моменте истории православной христианской культуры. Однако, как православная христианка и пожизненный книжный червь, я не могу не задать несколько — назовем их предварительными -вопросов. А именно, интересно, почему нет современного Достоевского. Почему художественная литература, создаваемая теми, кто находится в пределах нормативных рамок Церкви, так явно уступает той, что пишется авторами, находящимися на их периферии? Конечно, исторически «институциональной сердцевине» Православной Церкви удавалось производить литературу высокого качества. Единственный ответ, который сейчас приходит на ум, как бы там ни было, заключается в том, что культура в институциональном центре Церкви изменилась. Институциональное православие все больше и наихудшим образом отражает бесплодный в культурном отношении мир евангельского американского протестантизма, мировоззрение, которое, в отличие от исторического православия , не терпит неопределенности или метафор. Такое оказание давления и буквализм губительны для литературы. Изменчивые моральные нормы нашей Церкви, хорошо это или плохо, отражаются в книгах, которые пишут верующие и неверные. И я хочу читать их и дальше.
Публикации