Томас Арентцен (Thomas Arentzen)
Радуйся, древо благосеннолистное,
имже покрываются вернии;
радуйся, древо, пророки глаголанное,
на земли насажденное.
Акафист Честному и Животворящему Кресту Господню, Икос 7
Веселясь вокруг рождественской елки в моем маленьком родном норвежском городе, я задумался о том, насколько христианский мир связан с символами дерева. Это не только ель. Во всяком случае, не в первую очередь. Но, возможно, в то время именно ель пробудила во мне то, что можно было бы назвать четким пониманием значения деревьев: их стволы буквально окружают нас со всех сторон. Как только Бог сотворил человека, он поместил это детище земли среди листьев и ветвей. Древо Жизни находилось в центре первозданной реальности как источник жизненной силы. По другую сторону Грехопадения возникло Древо Креста Господня, приносящее плод Спасения. Их цепь жизненной силы прерывает только одно дерево – древо познания, плоды которого губительны. Каждый христианин знает эту историю. Тем не менее, мы склонны забывать, что христианство на самом деле является религией деревьев.
Ранние христиане хорошо знали эту историю; представляя Христа как нового Адама, а Марию — как новую Еву, они также представляли Крест как новое Древо Жизни. Сам Господь, странствуя по проселочным дорогам этой земли, мог бы сказать на древнем языке: «…отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек!» (Марк 11:14). Смоковница послушалась и засохла в ответ на эти слова — по крайней мере, так говорит евангелист. Иисус явно отождествлял себя с растительностью. Он называл себя виноградной лозой, ветвями которой были его ученики (Иоанн 15) и искал сравнения, адекватные описанию божественной реальности. Чему уподобим Царствие Божие? — задал он риторический вопрос. Царство небесное подобно семени, которое растет и «становится деревом, так что птицы небесные прилетают и укрываются в ветвях его» (Марк 4:30–32; Матфей 13:31–32). Крылья их свободно парят над почками, которые постоянно растут и переполняются церковной живительной силой.
Однако, в мои намерения не входит простое повторение библейских историй. В дополнение к знакомым, относящимся к деревьям, словам и повествованиям в священных фолиантах, православная история изобилует растительностью, которая выросла и была привита к жизни людей — или наоборот. Ибо, как говорил старец Амфилохий с острова Патмос, «Бог дал нам еще одну заповедь, которая не значится в Священном Писании: «Любите деревья! Тот, кто не любит деревья […], не любит Бога» (1).
Новое творение в листве
Согласно ранней поэтической традиции — подобные версии встречаются в сирийских и греческих гимнах — Адам жил вместе с деревьями в Раю. Когда он согрешил и его изгнали из Рая, другие деревья плакали, не переставая. Он побежал к фиговым деревьям. Смоковницы покраснели, увидев его, и бросились одевать его в листву. Но другие деревья взывали к нему, повторяя, как эхо, слова Бога: «Где ты, Адам?». Все украшенное листьями, новое существо само предстало в виде смоковницы. Так появился первый человек — древовидное существо.
Ранний сирийский поэт св. Ефрем Сирин попытался представить, как различные деревья взаимодействовали друг с другом в Эдеме и тогда, когда Адама там не было:
Можно полагать, что благословенное древо жизни
по лучезарности своей есть солнце рая,
светоносны листья его, на них отпечатлены
духовныя красоты сада;
прочия древа, по веянию ветров, преклоняются,
как бы поклоняясь своему вождю и царю дерев.
Ефрем Сирин. О рае, 3.
Другие деревья вокруг Древа Жизни выражают свое почтение, легко склоняя перед ним свои кроны и ветви. Дерево-вождь блестит и сверкает, когда листва трепещет на ветру. Ефрем уделял пристальное внимание райским деревьям и их взаимоотношениям с Адамом. В сущности, Ефрема, по-видимому, больше заботят эти отношения, чем отношения Адама и Евы. Согласно как греческим, так и сирийским поэтам, Адам обнаружил, что деревья заботятся о нем.
Обнимание деревьев
Некоторые люди полагают, что обнимание деревьев появилось вместе с современным движением в защиту окружающей среды – энвайронментализмом. Я позволю себе не согласиться с этим. Подумайте только о людях-дендритах, живущих на деревьях! Хотя источников немного, и многие обитатели деревьев буквально скрыты в глубоком лесу истории, рассказов о них достаточно много, чтобы подтвердить, что исторически ветви и стволы привлекали небольшой, но постоянный поток разнообразных аскетов. В пятнадцатом веке московский святой Тихон поселился отшельником в калужских лесах. В течение нескольких лет он жил в дупле дуба, «в объятиях» его древесины. Тысячелетием ранее святой Давид из Салоник взобрался на ветви миндального дерева и оставался в его «объятиях» в течение трех лет. На его аскетичный образ жизни, должно быть, гораздо больше влияли суровые погодные условия, чем это было в жизни Тихона, но, хотя и по-разному, их обоих тянуло в древесные объятия. Этой тягой отличался и другой византиец. Новичок в монашестве, молодой святой Лука Стайл каждую ночь незаметно выбирался из монастыря, чтобы провести темные ночные часы в объятиях дуплистого дерева. Подобные дендриты, как утверждал епископ двенадцатого века, св. Евстафий из Салоник, — «были Ветвями Древа Жизни, которые цветут в добродетели прекрасными плодами духа». Это были растущие ветви святых.
Дендриты пробуждали воображение агиографов, но они также напоминали христианам разных периодов, что они должны быть «привиты… чтобы стать общниками корня» (маслины)», цитируя послание к Римлянам (11:17), и что в деревьях есть что-то жизненно важное для всех нас. Приносить в наши дома рождественские елки — едва ли самый экологичный вид отношения к хвойным деревьям. Но, может быть, мы сможем по крайней мере научиться видеть в них, как в дымке зеркала, смутное воспоминание о смиренном человечестве, которым мы, возможно, снова попытаемся стать — чуть более растительным. В Православии до сих пор известны часовни, размещенные в стволах деревьев, святыни, в изобилии окруженные кустарниками, обнимаемые иконы и дубы-защитники, но мы больше не можем утверждать, что их листва плачет о нас, и мало кто из нас плачет о них.
Раздетый Адам
Современность перенесла нас в антропоцен. Это многолюдное место. Ученые назвали так нашу эпоху потому, что люди перенаселили землю, и влияние человека на всю экосистему губительно; человек оставляет другие виды у подножия своих вавилонских сооружений в качестве декоративной среды. Но не только физически переполнены городские улицы. В современном христианском повествовании также вырубают деревья, чтобы освободить место для большего числа людей. Роли древесных актеров сведены к статистам. Фиговые листья подпадают под категорию приспособлений для прикрытия человеческой наготы. Все это — для двуногих!
«Антропоцентризм, — пишет Джон Хриссавгис в книге «Сотворение как таинство», — это чарующее искушение, и мы все повинны в том, что подчиняемся ему в то или иное время, и оно пагубно отягощает наши взгляды и традиции» (стр. 153). Искушение, похоже, становится все сильнее. То, что патриарх Варфоломей назвал экологическим грехом, — это не только то, что мы бросаем пустую банку на землю. В конечном счете, это связано с тем, что мы, люди, ставим себя выше всех других форм жизни и приписываем им существование в нашей тени. Когда человек пытается преступить свои границы, на греческом это называется высокомерием. Некоторые могут назвать это прогрессом. Кому сейчас нужны плачущие листья? Не все ли равно, как общаются растения? И разве сходство между деревьями и людьми не является просто причудливым заблуждением тех времен, когда люди были менее развиты? Я бы сказал — нет. В этом вопросе нам нужно «вернуться к отцам», потому что они могут научить нас жить с деревьями, любить деревья, видеть себя в деревьях и открывать деревья внутри нас, когда мы бродим по лесам и садам, погруженные в наши собственные мысли — возможно, рассеянные, но слегка голодные, как всегда… Где мы? Где ты, Адам?
Этот пост основан на недавно опубликованной книге «Византия и древесная жизнь: христианство и древесное воображение» Томаса Арентцена, Вирджинии Беррус и Гленна Пирса (Палгрейв Макмиллан 2021).
Томас Арентцен руководит исследовательским проектом «За пределами сада: экокритический подход к раннему византийскому христианству» в Университете Уппсалы. Он также является преподавателем церковной истории (Лундский университет) и старшим преподавателем восточно-христианских исследований в Колледже Святого Игнатия Стокгольмской школы теологии.
Публикации