Кристофер Хауэлл (Christopher Howell)
Два предыдущих поста я посвятил научным и политическим взглядам ученого Феодосия Добжанского. Третья область, которой я хотел бы уделить внимание — это религия, где у нас менее устойчивые основания. У Добжанского были своеобразные и очень личные взгляды на религию, и степень, в которой он придерживался конкретных православных доктрин, неясна. Хотя он никогда не скрывал свои симпатии к религии и свой интерес к философским вопросам, он многое хранил в себе, молясь на языке, который его коллеги не могли понять. Поэтому было трудно разобраться в его убеждениях. В своей работе «Великий старик эволюции» (The Grand Old Man of Evolution) Эрнст Майр отметил, что Добжанский верил в личного Бога, тогда как Франсиско Айала (присутствовавший при смерти Добжанского) утверждал в своих мемуарах, что это было не так. Со своей стороны, Добжанский иногда смягчал традиционные догмы, но он также писал в своей работе «Главная забота» (Ultimate Concern), что «бесполезно» молиться «деистскому Богу-часовщику». В то же время, Добжанский молился часто. Итак, как же во всем этом разобраться?
Вера — это только одна сторона религиозной жизни. Хотя убеждения Добжанского иногда были непостижимы, его практика была более открытой. В превосходном эссе о Добжанском, включенном в книгу «Выдающиеся деятели в науке и религии двадцатого века» (Eminent Lives in Twentieth Century Science and Religion) Дж. М. Ван дер Меер отмечает то, как на Добжанского влиял Соловьев, но он также серьезно изучает его дневники и журналы, чтобы показать, что религия занимала его на протяжении всей его жизни, а не только тогда, когда он приближался к смерти (как иногда думали). Добжанский действительно ходил на исповедь, хотя, похоже, не придавал такое большое значение греху, как ожидали бы его коллеги (на них влиял, даже если они и отрицали это, более протестантский акцент на порочность). Как следствие, он не считал, что грех не позволяет творить добро, продолжая защищать свободу воли и свободу человека перед лицом детерминизма (научного или теологического).
Фактически, как показывает Ван дер Меер, дневниковые записи Добжанского насыщены религией. Он часто начинал и заканчивал записи прославлением Бога. Его беспокоило отсутствие религиозного образования в Америке; он писал, что «проблема в том, что у них нет нравственного воспитания и религиозного образования, и они вырастают эгоистами, эгоцентричными и вольнодумцами». Его разочаровала американская Пасха, и он внес в 1927 году такую запись в своем дневнике, которая могла бы претендовать на самое православное по своему характеру из когда-либо написанных предложений: «Пасха здесь неинтересная; они покупают особые лилии (Easter lilies – специально к Пасхе выращенные белые лилии – примеч. перев.) или вообще какие-то цветы, и это все. Здесь нет даже вкусной еды, возможно, только два шоколадных яйца. В этом нет никакого смысла». Майкл Рьюз тоже утверждает в своей книге «Эволюция Феодосия Добжанского» (The Evolution of Theodosius Dobzhansky), что вера Добжанского в Бога и надежда на спасение были «почти непреодолимы».
Надежда была в центре религиозного мировоззрения Добжанского, и как христианство, так и эволюция давали ему такую надежду. Поскольку эволюция путем естественного отбора позволяла осуществить процесс развития в истории и, следовательно, предоставляла возможность человеческой свободы, это вселяло надежду. Как утверждает Добжанский в работе «Человечество эволюционирует» (Mankind Evolving), идея о том, что человечество не развилось, а, скорее, развивается (подобно тому, как в православной мысли человечество не «единожды спасено, навсегда спасено», а, скорее, всегда, постоянно спасается), означает, что человечество «не является физически центром вселенной, но…может быть духовным центром». Таким образом, эволюционный взгляд на спасение и историю мог бы объединить христианство и науку. «Если нет эволюции, то все бесполезно», — пишет он в «Генетическом разнообразии» (Genetic Diversity); «Если мир эволюционирует, тогда возможна надежда». Изменчивый мир — это мир, для которого возможно искупление, мир, который может быть на пути к обожествлению.
Но Добжанскому нужно было больше. Он мечтал о синтезе, и это объясняет его обращение к Пьеру Тейяру де Шардену, в отношении его работы Добжанский выказал неподдельный энтузиазм, хотя большинство ученых последовали примеру Питера Медавара с его разгромным отзывом и отвергли книгу Тейяра «Феномен человека» (The Phenomenon of Man) (Медавар назвал ее «антинаучной», «невразумительной», и ее чтение вызвало «искреннее огорчение, даже… отчаяние»).
Тем не менее, Добжанский был его преданным сторонником до такой степени, что в 1969 году он стал президентом Ассоциации Тейяра. Тейяр предложил Добжанскому общую схему синтеза. В книге «Человечество эволюционирует» Добжанский пишет, что человечеству нужна вера, надежда — «не что иное, как религиозный синтез… опирающийся на одну из великих мировых религий или на все религии, вместе взятые». Его привлекал прогрессивный взгляд Тейяра на развитие истории, он высоко оценил Тейяра в своей работе «Генетическое разнообразие» как «эволюциониста, который имел мужество предсказать будущее преодоление границ, движение человечества к тому, что он назвал мега-синтезом, и к Точке Омега, которая является символом Бога». В книге «Человечество эволюционирует» Добжанский утверждал, что христианство было «в основном эволюционистским», и требовалась прогрессивная, линейная, а не циклическая история («Творение через Искупление к Граду Божьему»). Миф о вечном возвращении — это мольба о стабильности, но утверждение христианства о времени и истории означало, что это можно согласовать с эволюцией. И христианство, и эволюция показали, что творение «является непрерывным процессом, а не событием далекого прошлого». Тейяр показал возможный способ, при помощи которого можно осуществить этот эволюционный синтез, и Добжанский попытался спасти его в отношении ортогенеза, утверждая, что Тейяр на самом деле не верил в эту форму эволюции, как утверждали его критики.
Естественно, критики-традиционалисты не слишком хорошо приняли взгляды Добжанского. В своей посмертно изданной книге «Генезис, Сотворение и ранний человек» (Genesis, Creation, and Early Man) Серафим Роуз нападал на Добжанского не только за его убеждения, но и за то, как он поступал в жизни. Он осуждал его за то, что тот редко ходил в церковь, а также за то, что он кремировал тело своей жены и развеял ее прах в Сьерре. Роуз с тревогой отмечал, что Добжанский произнес речь в американской Свято-Владимирской духовной семинарии в 1972 году, и семинария присвоила ему почетную докторскую степень. Роуз заявлял, что убеждения Добжанского были «обычными либеральными христианскими идеями о том, что Книга Бытия символична» и что человечество может «сотрудничать с процессом творения».
Добжанский никогда не переписывался с Роузом, но он, вероятно, ответил бы, как он заявил в «Биологии главной заботы», что «Отцы Церкви не всегда придерживались взглядов, которые в настоящее время можно было бы определить как фундаменталистские». И, возможно, он бы заметил, что научные взгляды Роуза были такими же современными, как и его собственные, поскольку взгляды Роуза были почти полностью взяты из работ Генри Морриса и протестантского фундаменталистского мира Института исследований творения.
«Я креационист и эволюционист» — написал Добжанский в своем, возможно, самом синтетическом высказывании. Оно включено в его классическое эссе, название которого отражает его тезис: «Ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете Эволюции». На протяжении всей своей жизни и работы Добжанский был великим синтезатором, тем, кто стремился объединить разрозненные составляющие своих интересов и жизни, чтобы объединить естественный отбор с генетикой, демократию с генетикой и этикой, религию с наукой. Суждение о том, преуспел он в этом или нет, выходит за рамки данного анализа, тем не менее, его работа заслуживает восхищения за ее серьезность и амбициозность. Следует также помнить, что человек, которого Стивен Джей Гулд назвал «величайшим эволюционистом нашего столетия», был православным христианином, хотя и весьма необычного типа.
Во всех этих областях именно синтез был величайшим наследием Добжанского. В своей работе «Человечество эволюционирует» он вместе с Альбертом Швейцером беспокоился о том, что «наш век обнаружил, как отделить знание от мысли», и надеялся найти способы устранить эту брешь, заявляя, что «попытки синтезировать знания необходимы». Борясь против балканизации, разлада в образовании, против разделения философии и науки и полного, как при герметизации, отделения духовности и биологии, Добжанский надеялся найти золотую середину. Наиболее ясное подведение итогов этих попыток произошло всего за два года до его смерти, когда Добржанский пожелал напомнить всем, что «Ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете Эволюции», что «Эволюция — это метод Творения Бога или Природы». Сотворение мира — это не событие, произошедшее в 4004 году до нашей эры; это процесс, который начался около 10 миллиардов лет назад и продолжается до сих пор.
Кристофер Хауэлл защитил докторскую диссертацию по религии в Университете Дьюка.
Публикации