Брэндон Галлахер (Brandon Gallaher)
“Встретив его, я сразу почувствовал качество подлинности, целостности, и полноты;
Я чувствовал, что здесь присутствовал истинный человек.
Он был отмечен спокойствием, прозрачной и светлой радостью”
(Каллист Уэр, “Гора Афон сегодня” [1976])
Момент Всеправославного единства
В то время, когда православный христианский мир разрушен расколом – раскол по поводу Украины является самым язвенным – недавняя смерть Митрополита Каллиста (Уэр) Диоклийского (1934-2022) пожалуй, одно из немногих событий, которое сумело ненадолго объединить православный мир в «яркой скорби». Поминальные службы проводили как Вселенский Патриарх Варфоломей в Фанаре, так и видные деятели Русской Церкви (Московский Патриархат [МП]), которые были его бывшими учениками (Митрополит Будапешта и Венгрии Иларион [Альфеев] [МП] и Епископ Лондона Иреней [Стенберг] [РОКОР-МП]). Архиепископ Фиатерии и Великобритании Никитас, экзарх или представитель Вселенского патриарха в Великобритании, внимательно следил за болезнью митрополита Каллиста и неоднократно посещал его в последние годы. С большой пастырской проницательностью, Архиепископ Никитас спокойно сотрудничал в течение длительного периода с местными представителями Оксфордского русского прихода и его собственного Оксфордского православного прихода при планировании логистики мемориалов, литургии, похорон и погребения в Оксфорде с целью подчеркнуть Всеправославие Митрополита.
Два чрезвычайно трогательных мемориала были обслужены в присутствии тела митрополита Каллиста в Русской Православной Церкви Св. Николая Чудотворца его настоятелем, о. Стефаном Платтом, за ними последовало ночное бдение, где духовенство всех церквей и верующие читали Евангелия с Митрополитом, на церемонии прощания. На следующий день, мемориальная литургия с Митрополитом Каллистом, на церемонии прощания, была отмечена Митрополитом Бельгии Афинагором (ЕП) в Православной церкви Святой Троицы и Благовещения (ЕП), пастырской Фрс. Ян Грэм и Серафим Вентинен-Ньютон, с экуменическим патриархатом духовенства сослужили службу, монахинями общины Св. Иоанна Крестителя рыцарей Толлесханта, Эссекс (основанная Св. Софрони [Сахаровым] из Эссекса [1896-1993]), поющими и посещаемые большой толпой верующих и священнослужителей из всех юрисдикций (включая Московский Патриархат) а также экуменическими представителями (например, архиепископ Роуэн Уильямс). Наконец, похороны с сотнями последователей всех христианских традиций прошли в большой Оксфордской католической ораторской церкви св. Алоиса Гонзаги во главе с архиепископом Никитасом, служившим со многими православными епископами и духовенством из всех юрисдикций, включая одного смелого священника Московского Патриархата. Завершающий “последний поцелуй” верующих возлюбленного Митрополита занял почти полчаса с приходом всей церкви, чтобы попрощаться и получить его последнее благословение. Незадолго до того, как был закрыт гроб митрополита Каллиста, архиепископ Никитас, в ходе традиционной церемонии, и с огромной пастырской интуицией, преподнес различные символы канцелярии Митрополита Каллиста в качестве епископа духовенства и монашества всех юрисдикций, присутствующим: митра – Митрополиту Афинагору (ЕП), архиерейский жезл – монастырю Св. Иоанна Крестителя (ЕП), энциклопий или пекторальный крест Митрополита о. Стивену Платту (МП), и Панагию для отправки Митрополиту Илариону (Алфееву) (МП). День завершился погребением Митрополита в “Православной секции” местного Оксфордского Вольферкотского кладбища (где похоронен Й. Р. Р. Толкин) Митрополитом Афинагором, который руководил верующими многих традиций с музыкой к Пасхе. Архиепископ Никитас весьма четко предложил всем каноническим православным священнослужителям служить на похоронах, и засвидетельствовать единство Православия, хотя, к сожалению, иерархия Московского Патриархата распорядилась, чтобы их духовенство не вступало в сговор на какой-либо службе во главе с Иерархом Вселенского Патриархата. Поминки были организованы ведущими членами местного русского прихода, которые были любящими попечителями Митрополита и теперь исполнителями его имущества.
Эти службы, которые были коротким, но несовершенным моментом Всеправославного единства, стали кульминацией последних лет жизни митрополита Каллиста, которая включала в себя ежедневную заботу о преданных духовных детях во главе с членами местного русского прихода, работающих совместно с членами греческого прихода, который он основал, выходя за пределы их соответствующих юрисдикций. Это был знак “Каллиста Оксфордского”, который сумел и в жизни, и в смерти служить в качестве точки единения (в идеале как призвание епископата), как и то, что он видел своей целью: быть православным учителем, проповедующим истину Христа, для объединения всех христиан, чтобы они могли вырасти в полноту статуи Христа.
Первый Вселенский Учитель Православия глобальной эпохи
Определение значимости Митрополита Каллиста займет много лет у историков современного Православия. Тем не менее, сейчас не кажется абсурдным сказать, что он был первым Вселенским Православным Учителем глобальной эпохи, фигурой, сходной, с точки зрения призвания и символизма, Трем Иерархам и Святым Кириллу и Мефодию, но для новой Православной Церкви, осознающей себя как Всеправославный Международный орган. Я впервые встретил его в начале 2000-х годов, когда приехал в Оксфорд, чтобы получить докторскую степень. Как и многие до меня, я прочитал его Православный путь (1979), Что сыграло решающую роль в моём обращении из англиканской церкви в начале 1990-х годов. Действительно, когда я впервые прочитал его, ещё до возникновения интернета, я предположил, что он был традиционного православного происхождения и в течение многих лет называл его “Каллистос Вахре” Так как я не мог поверить, что кто-то, кто так хорошо разбирается в православии, может быть культурным англичанином и бывшим англиканцем вроде меня.
Позже он много раз подчеркивал мне, что в 1958 году, когда, будучи “Тимоти” (он стал “Каллистом” после его пострига в монахи в 1966 году), он был принят в православие в Светлую Пятницу через Крещение епископом Акакова (Вирвос) из Апамеи в соборе Св. Софии в Лондоне, он чувствовал, что “вернулся домой.” Он не оставил свою родовую англиканскую церковь, а вернулся к её истокам, ибо в “принятии православия… Я убежден, что я стал не менее английским, но более искренним.” Он верил, что в православии он заново открыл “древние корни [его] английскости” в непрерывном тысячелетии общения между Востоком и Западом, в котором можно проследить историю Англии. Это видение православия как универсальной, транснациональной и трансэтнической реальности (“Всеправославия”) было характерно для учения митрополита Каллиста на протяжении всей его жизни. Эта мудрость, которую Православная Церковь должна принять близко к сердцу во время преследования национальной Ортодоксальности, если Православие когда-либо выйдет за пределы своей узкой “восточности”, и исполнит своё евангельское самосознание как “полноту веры.”
Когда я прибыл в Оксфорд, Митрополит Каллист уже ушёл в отставку со своего университетского поста лектора по православным исследованиям. Я познакомился с ним на богослужении в местном совместном русско-греческом приходе, одним из основателей которого он являлся, а я был членом Московской Патриархальной Церковной общины. В конце концов, мы начали встречаться примерно раз в месяц, чтобы я мог читать ему свои сочинения или на ужин, и в итоге я помогал местной “команде” друзей епископа” из обоих приходов, иногда оказывая секретарскую помощь и занимаясь уходом за епископом во время многих периодов недомогания, в том числе после моего переезда в Эксетер. За примерно двадцать лет нашей дружбы он неоднократно подчёркивал мне в беседе две основные вещи о себе, которые я хотел бы кратко осветить.
Учитель теологии
Первый основополагающий элемент самого себя, который неоднократно подчеркивался Митрополитом, заключался в том, что он считал своим главным призванием и вкладом в жизнь работу богословского учителя истории, доктрины и духовности Православного Христианства, понимаемую как универсальная традиция глобального характера. Когда митрополит Каллиста пришел к Православию в 1950-х, Православие все ещё было очень неизвестной реальностью для большинства основных западных христиан, существовало всего несколько книг о нём на западноевропейских языках, а большинство его ключевых литургических текстов и духовных записей до сих пор не переведены. Службы большинства церквей были либо на греческом, либо на церковно-славянском языке, и было мало, если вообще были, западных людей обращённых в различных эмигрантских церквях, не говоря уже о духовенстве или монашестве. Действительно, его несколько раз отговаривали от православия и говорили, что он должен оставаться частью Церкви Англии. Вдобавок к этой недоступности православия на Западе, тогда было немного центров для изучения православия за пределами традиционно православных стран, за исключением горстки преимущественно этнических семинарий во Франции и Северной Америке. На местном уровне отдельные православные приходы зачастую не имели представления о себе как о всеобщем сообществе. Большая часть ортодоксального мира тогда всё ещё находилась под тиранией различных форм атеистического коммунизма, и православие преследовали призраки, тогда довольно недавно, распавшихся Османской и Российской империй.
Вскоре после обращения, Митрополит Каллист заинтересовался всеми формами Православного Христианства, которое он всегда называл просто “Православием” или “Православным Христианством”, а не только Греческой Православной традицией своей церкви или даже Русского Православия, с которым он впервые столкнулся в подростковом возрасте, и чья духовность и святость оставались близки его сердцу до самой смерти. Он рассматривал все формы восточного Православия как пример универсальной Христианской традиции, которая – будь то Румынская, Русская или Сербская – имела свою собственную историю, доктрину и духовность, отличную от западного Христианства, и всё же преодолев свою “Пасхальность” стала “не чем-то экзотическим и восточным, а просто Христианством”. Тем не менее, митрополит Каллист очень многое воспринимал с точки зрения Церкви – Восточное Православие это Православное Христианство подобающее для него. И это лишь случайность истории, что она была ограничена определенными географическими областями, он же рассматривал её (несомненно Православное утверждение) “не чем иным, как Церковью Христа на земле.”
Его книги Православная Церковь (1-е изд. 1963 г.; 3-е изд. 2015 г.) и Православный Путь (1979 г.) являются книгами о том, что учёные теперь называют Халкидонским Православием, хотя он также имел тёплые отношения и проявлял живой академический интерес к различным формам Древнего Восточного Православия, надеясь воссоединить их с Восточными Православными братьями. Сейчас мы воспринимаем это универсальное чувство Православия как традицию, как данность, но Митрополит Каллист помог выдвинуть его на передний план в Западном сознании и сделать его гораздо более центральным для зарождающегося мирового глобального Православия.
Если мы посмотрим на работу его предшественника – лектора Сполдинга, русского историка и экумениста Николая Зернова (1898-1980), то большинство его работ посвящены Русскому Христианству. Основной текст Зернова о православной доктрине и истории (Восточное христианство: изучение происхождения и развития Восточной Православной церкви [1961]) сфокусирован на Восточном Православии как традиции “Восточных Церквей” или “Христианского Востока”, а не как универсальная реальность, претендующая на Западное Христианство как “простое Христианство”, называемое «Православная Церковь».
В некотором роде Митрополит Каллист помог создать формальную академическую область Православных Христианских Исследований. Он создал эту новую академическую область благодаря своей обширной экуменической работе в ортодоксально-англиканских, ортодоксально-католических и ортодоксально-евангелических диалогах. Он основывался на фундаменте, заложенном более ранними деятелями – Сергием Булгаковым, Жоржем Флоровским, Николаем Зерновым, Александром Шмеманном и Джоном Мейендорфом, – прививая чувство Православного Христианства как глобальную универсальную традицию, которую можно было бы изучать с таким же многодисциплинарным подходом, используемым в Католических Исследованиях. На этой службе он написал не только свои основные руководства по Православию, но и перевёл (вместе с Матерью Марией из монастыря Завесы в Буссей-ан-Оте во Франции) два наиболее важных литургических текста Православия: Праздничная Минея (1977) и Постный Тридион (1978). Вместе с Джеральдом Палмером и Филипом Шеррардом он также перевел пять томов Филокалии (1979-) (пятый том в настоящее время находится в печати и стал последним проектом Митрополита Каллиста). Тома Филокалии, как я узнал от Епископа, в значительной степени были результатом сотрудничества с различными переводчиками, принимающими разные тексты для первого грубого перевода, а затем передающими их своим коллегам для редактирования и обсуждения. Думаю, на завершение пятого и последнего тома у Митрополита Каллиста ушло много времени – я помню, как он работал над многочисленными пересмотрами текста десять лет назад за его кухонным столом, который был его рабочим столом – потому что он связывал процесс перевода с его тесной дружбой со многими разными людьми, прежде всего Филиппом Шеррардом, и работа над текстом напомнила ему о большой боли их отсутствия и, в конечном счёте, о его собственной смерти. К этому следует добавить его многочисленные исследования патристической теологии и духовности, в основном опубликованные в многочисленных журналах и книгах, а также его участие в других переводческих проектах жизни любимых святых, таких как Серафим Саровский (Хроники Серафим-Дивеевского монастыря [2018]), чьи иконы всегда его окружали.
Когда я однажды спросил его, почему он не выпустил больше монографий (он написал только одну: Евстратиос Аргенти: исследование греческой церкви под властью Турции [1964, 2013]), он ответил, с характерным блеском, что это было потому, что он проводил всё своё время, встречаясь с людьми вроде меня. Далее он уточнил, что большая часть его жизни была посвящена переводу и обучению, в которых он также включал духовное направление. Таким образом, исповедание ему могло быть жизнеизменяющим познавательным опытом, и обучение у него часто поднимало духовные вопросы, с которыми человек боролся. Не случайно, многие из его прошлых “учеников” (как он их всегда называл) были также его духовными детьми, которых он часто венчал, а иногда и крестил их детей. На протяжении многих лет, я помню, как часто обсуждал с ним довольно абстрактные богословские проблемы, с которыми я сражался, такие как Православие софиологии, монархии и сокровенность Отца, не подрывает ли различение сущности/энергий окончательность откровения во Христе, главенство и синодальность и роль Вселенского Патриархата как “первого среди равных”, а также вопрос об однополых отношениях и Православной традиции. Он никогда не отмахивался от моих вопросов как от интеллектуальных отвлечений и терпеливо обсуждал всё со мной, но ему всегда удавалось возвращать этот предмет в мою жизнь, кем я был, кем я мог бы быть, работая над своим спасением со страхом и трепетом, конкретно – единственно необходимая вещь – наш опыт божественной молитвы любяще сидящими и взирающими на Бога и Бога, сидящего и смотрящего на нас.
Основной формой преподавания Митрополита были его долгие годы преподавания в Оксфордском университете (1966-2001) и в Институте православных христианских исследований (IOCS) в Кембридже (1999-2019), которые включали в себя наблюдение за студентами-исследователями (магистр и доктор философии), чтение лекций и, прежде всего, обучение студентов. В Пемброкском колледже он готовил от трёх до шести студентов “богословов” каждый год в учебных программах, чтобы написать свои экзамены на первый год (предварительные) и выпускные экзамены на третий год (завершающие) по всем формам предметов, не только патристику, Христианскую духовность и Церковную историю, но и современное богословие, Новый Завет и древние языки. Он также давал несколько кратких курсов лекций в своих областях специальной академической экспертизы (т.е. развитие монашества) в экзаменационной школе на Оксфорд Хай Стрит. Педагогическая практика преподавателя бакалавриата никогда не покидала его: когда я позже встречался с ним, чтобы обсудить какой-то документ, он заставлял меня читать ему вслух весь текст, и периодически перебивая меня, комментировал или задавал вопросы, как если бы это было сочинение, написанное при подготовке экзаменационной работы с заданными вопросами. Его формальные ученики сейчас исчисляются тысячами, и среди них много самых известных православных богословов и церковных лидеров, в том числе митрополит Венгрии Иларион (Альфеев), о. Иоанн Бехр, проф. Петр Бутенефф, о. Иоанн Хрисавгис, архиепископ Даллаский (Голицын) (Православная церковь в Америке), Др. Тамара Грдзелидзе, Нонна Верна (Харрисон) (1953-2022), о. Стивен Платт, проф. Маркус Плестед, о. Николай (Сахаров), епископ Ирландии (Стинберг) и Лондона (РОКОР-МП), Др. Елизабет Теокритоф, архиепископ Макариос (Тиллиридис) Кении (Патриархат Александрии), митрополит Пантелеймон (Калпакидис) Верии (Греческая Церковь), и митрополит Савас (Зембильяс) Питтсбурга (ЕП). Он также обучил поколение неправославных учёных, некоторые из которых стали известными экспертами в Православии, таких как о. Айдан Николс, ОП.
Тем не менее, митрополит Каллист, пожалуй, больше всего известен своими публичными и гостевыми лекциями, а также многочисленными ретритами и гостевыми визитами в церкви и монастыри по всему миру. Он регулярно читал лекции не только Православным ревизорам, но и широко преподавал Католической, Протестантской и светской академической аудиториям. Митрополит любил путешествовать, и его последние дни были посвящены чтению путеводителей, особенно записей путешественников девятнадцатого века с территорий современных Турции, Греции и России. Несмотря на то, что он был не из тех, кто пользуется компьютером без секретаря (я помню, как он направлял веб-поиск на расстоянии вытянутой руки, говоря: “Нажмите, пожалуйста!”), теперь он существует вечно в интернете в сотнях видео его лекций на ютубе и разговоров из его путешествий по миру. Очень иронично, что кто-то, кто иногда с подозрением относится к технологии и не владеет телевизором, стал постоянно говорящей головой в интернете. Таким образом, он стал своего рода универсальным комплексно-фокусным центром для изучения чего угодно о православии. Переводы его работ на многие языки умножили его влияние на церкви далеко за пределами Запада.
Интеллектуальная свобода
Второй особенностью епископа, по его мнению, была высокая ценность интеллектуальной свободы, которая иногда вызывала трения с его собственной церковью. Незадолго до моего рукоположения в диаконат, я посетил друга митрополита Каллиста на горе Афон, он учил меня следовать примеру митрополита Каллиста, всегда быть верным своей совести и не быть ортодоксальным “партизаном”, бездумно следуя официальной позиции своей местной церкви. В моих беседах с митрополитом Каллистом он подчеркивал, что всегда стремился быть “истинным человеком”, верным своей интеллектуальной целостности и, таким образом, исполненным спокойствия и радости, потому что знал, что он верен себе. Он много сделал, чтобы сохранить свою академическую свободу, в том числе не брал зарплату от церкви. Это служило для того, чтобы не стать ненужным финансовым бременем для его приходской общины (к тому же он уже получал зарплату от университета), но также и для поддержания свободы перед своим церковным начальством при поддержании богословской позиции, которую он считал для себя истинной, даже если это противоречило официальной позиции его местной церкви. Кроме того, когда возникал конфликт обязательств между церковью и академией, у него была свобода выбора между церковными обязанностями или нет. Надо признать – и он осознавал напряжение и всю свою жизнь боролся с ним – что его высокое уважение к интеллектуальной свободе и его академическое призвание часто расходились с тем, что он был монахом (из монастыря Св. Иоанна Богослова на Патмосе), ректор греческой православной общины Святой Троицы в Оксфорде и вспомогательный Епископ Архиепархии Экуменического Патриархата в Фиатейре (с 1982 года). Все эти роли оказали решающее влияние на его жизнь, внимание и время, и могли вступить в противоречие с тем, что он считал своим основным призванием и идентичностью как учитель и учёный. Это объясняет его многочисленные труды на темы послушания, свободы, роли духовного отца и епископального главенства, где, как мне кажется, он пытался понять свои многочисленные обязанности и идентичности.
Он определил и упомянул в связи с темой интеллектуальной свободы Св. Иоанна Генри Ньюмана (1801-1890 годы), который писал, что совесть является “голосом Бога” имплантированным “в природу и сердце человека” как “Посланник от Него, который, как в природе, так и в благодати, говорит нам за завесой… аборигенный наместник Христа.” Это был внутренний закон нашего поведения, поэтому идти против нашей совести означало бы потерять свою душу. Здесь Ньюман, и митрополит Каллист последовал за ним, не просто говорил о моральных суждениях, но когда свободный человек борется за установление истины и действует в соответствии с тем, во что он искренне верит. Это ни в коем случае не обязательно должно вести к субъективизму, так как “у совести есть права, потому что у неё есть обязанности”, и это прежде всего было ориентировано на истины, раскрытые в Писании, а затем правильно передаваемые Церковью, что для митрополита Каллиста было выражено в писаниях Отцов. Для митрополита Каллиста, как и для Ньюмана, свободная совесть была основана на том, что “Как Бог свободен, так и человек свободен”; человеческое существо, созданное по образу Божьему, было великой тайной, как неповторимой, так и непреодолимой. Его настойчивое стремление к интеллектуальной свободе для православного учёного, основанного на тайне человеческого существа, созданного по образу и подобию Бога, с Богом, говорящим с мужчинами и женщинами из глубин их совести, можно увидеть, возвращаясь снова и снова к тайне человеческой личности и свободе человека перед Богом. Действительно, он утверждал, что в двадцать первом веке теологическая антропология будет самой важной темой, с которой столкнулось Православие.
Интеллектуальное напряжение
Однако настойчивые требования митрополита Каллиста об открытом и свободном поиске богословской истины и верности своей совести иногда противоречили тому, что большинство православных считали устоявшимся учением. Известно, что в 2000 году он утверждал, что его не убедили аргументы в пользу рукоположения женщин в духовенство и что аргументы против него, которые он ранее принимал, теперь кажутся менее убедительными; он утверждал, что “Мы, православные, должны рассматривать этот вопрос как по существу открытый вопрос.” Он также отметил, что не существует всеправославного заявления по этому вопросу, которое имело бы окончательную экуменическую силу, и счел, что заявления в пользу рукоположения женщин являются “пророческими”. В том же духе он был решительным сторонником возрождения древнего Ордена Дьякониц, но с новыми и различными функциями, включая помощь в церковном учении.
Ещё более спорный, в 2018 году, в выпуске Колесо, он призвал к пастырскому состраданию к гомосексуальным лицам, признавая и развивая традиционное православное учение о том, что сексуальные отношения должны быть в браке между мужчиной и женщиной. Но то, что действительно привело к спорам, когда некоторые заявляли, что он “еретик”, было его замечание о том, что на гомосексуалистов возлагается больший моральный груз. Они были вынуждены отказаться от выражения своей сексуальной ориентации и сохранять безбрачие, но так же никогда не смочь выразить свою сексуальность в браке, в то время как гетеросексуальные лица, которые борются с сексуальным желанием, имеют возможность выйти замуж. Кроме того, он указал, что однополые лица, совершавшие исповеди, и выражавшие свою любовь половым путём, подвергались более суровому обращению, чем гомосексуалисты, которые действовали в порочном круге распущенности, раскаяния в признании, а потом снова распущенность и признание. Он признал, что “православная традиция ясно учит, что половые акты между лицами одного пола не разрешены”, но хотел бы одновременно признать подлинную духовную ценность в “глубокой… даже страстной дружбе”, которая существовала между людьми одного пола. Он сказал мне в частном порядке (без разглашения каких-либо конкретных деталей под тайной исповеди), что, направляя членов некоторых однополых пар на протяжении многих лет, он не будет автоматически отлучать их, если их отношения были сексуальными, однако он просит человека, о котором идёт речь, подумать над тем, имеет ли сексуальное выражение существенно важное значение для их отношений, и будет идти с ним длинный и трудный путь, борясь с традиционным православным учением. В некоторых случаях, по прошествии многих лет, он сказал мне, что он заметил, что сексуальные отношения в некоторых однополых парах прекращаются и остаётся духовная связь. Православные, по его мнению, должны выслушивать друг друга по таким трудным вопросам с творческим мужеством и готовностью экспериментировать и “пробовать” новые идеи с взаимным уважением и любящим состраданием, признавая, что нет одного для всех Христианского пути, которому Бог призывает нас следовать. Он настаивал на этом свидетельствуя и участвуя, слушая и содействуя мудро, экономно и рассудительно, защищая традиционное православное нравственное учение с состраданием, на конференции Oxford Fordham-Exeter Bridging Voices 2019 года на тему «Современная восточно-православная идентичность и проблемы плюрализма и сексуального разнообразия в светскую эпоху», в организации которой я участвовал.
И последнее, настойчивое требование о том, что богослов свободен в своей совести в поисках истины, привело к неоднократной, зачастую болезненной напряженности в обществе с его собственной юрисдикцией Вселенского Патриархата. Это было особенно заметно в преддверии и после Всеправославного Собора Крита в 2016 году. Митрополит Каллист изначально поддержал позицию Московского Патриархата, призвав отложить Всеправославный Собор на более подходящий момент. Утверждая, что он не будет Всеправославным без участия таких церквей, как Московский Патриархат и Антиохийский Патриархат. В конечном итоге он принял участие в работе этого Собора, хотя и с большим нежеланием. Он прислушался к призывам многих людей, включая меня, чтобы прийти и помочь сделать это событие наилучшим. Как только он прибыл в Собор, он, к сожалению, хранил молчание на протяжении многочисленных сессий, даже когда видные деятели Епископата (как я видел) в частном порядке настоятельно призывали его более активно участвовать в сессиях Собора. Он сказал мне, что присутствовал на многих сессиях Собора и чувствовал себя разочарованным. Также он говорил, что заключительные соборные тексты были просто довольно банальными выражениями того, что было бесспорным, даже вопиющими в Православии, поскольку все истинные “животрепещущие вопросы” были удалены из повестки дня много лет назад (например, церковная автокефалия и способ её решения). Однако он мало что сделал для того, чтобы подтолкнуть Совет в том или ином направлении, которое, по его мнению, он должен был предпринять, и не счел серьёзным, что некоторые из причин, по которым были сняты спорные вопросы, заключались в деструктивном и оппозиционном отношении Московского Патриархата и его церквей-спутников, которые были посвящены свержению Вселенского Патриарха как “главного среди равных.” Он имел высокие идеалы для Соборов, и тело, которое он видел, не соответствовало им, возможно, таким образом делая совершенное врагом добра, Совет, по его мнению, заставил замолчать Совет, который мог бы появиться, если бы он принял в этом активное участие.
В 2018 году и после этого, он критиковал Вселенский Патриархат за формирование новой Православной Церкви Украины из “раскольнических” епископов и говорил, что Украина была частью Русской Церкви в течение 330 лет, и это не может быть отменено. Канонические права Москвы на Украине были “фактом истории”, и даже Бог, цитируя Аристотеля, не мог изменить историю. Решение церковных проблем на Украине должно быть найдено посредством общеправославных дискуссий, даже нового Священного и Великого Собора. Однако совершенно непонятно, почему он не сделал больше на Крите, чтобы поднять вопрос о разделённой Православной церкви на Украине, когда у него была возможность, либо в частном порядке (как это тогда широко обсуждалось в частном порядке среди отцов Собора), либо на сессии Собора. Тем не менее, он был столь же ясен, хотя это и привлекло меньше внимания в православных СМИ, что нарушение Москвой общности с Константинополем было тревожным, поскольку оно вооружило Евхаристию, и он был в частном порядке в ужасе от создания Москвой экзархата в Африке в качестве “наказания” Александрийской Церкви за ее поддержку новой Православной Церкви Украины. Следует отметить, что я никогда не слышал, чтобы Митрополит Каллист отвергал Вселенское Православное главенство Вселенского Патриарха, как это сейчас обычно делает Московский Патриархат, который ложно утверждает, что Константинополь проповедует новую ересь восточного папства “без равенства”, стоя над другими Православными церквями. Действительно, Митрополит Каллист развил превосходство Константинополя в своей работе над Православно-католическим Равеннским документом (2007), который Русская Церковь отвергла (и с которым Митрополит Каллист не соглашался по этому вопросу) и в многочисленных научных трудах. Там, где он не соглашался со своей церковью, он находился в противоречии с конкретными современными каноническими аргументами, используемыми для обоснования уникальной роли Вселенского Патриарха и его юрисдикции и привилегий (например, интерпретация Халкидонского канона 28).
Как близкий и внимательный наблюдатель за его высказываниями на протяжении многих лет, я думаю, что Епископ был гораздо более настойчив в своей критике своего Вселенского Патриархата, чем в действиях Московского Патриархата. Возможно, это расхождение в критике двух церквей было связано с тем, что он мог свободно критиковать Вселенский Патриархат как член этого сообщества. Его публичные заявления о Московском Патриархате, особенно его рабской зависимости от Российского государства и его все возрастающей этнофилизм, были очень мягки, хотя он знал и слышал, как я читал ему эссе о «Русском мире» (Русский мир преподавания) по крайней мере с 2011 года. Действительно, в своих публичных заявлениях он счел затруднительным провести какую-либо параллель между поддержкой Путина Русской Церковью и его предыдущей поддержкой советского режима, в основном потому, что один был номинально Христианским режимом, а другой атеистическим; он был поклонником просвещенной Христианской монархии и Христианских государств и империй. Но в частном порядке он неоднократно выражал мне, прежде чем я переехал в Эксетер в 2015 году, беспокойство по поводу финансовой и моральной коррупции Московского Патриархата и национализма многих русских епископов, даже тех, кто публично “близок” к нему.
К моменту российского вторжения на Украину в феврале 2022 года он был очень болен и, как я узнал из очень коротких бесед, думал, что заявления патриарха Кирилла были либо неверно сообщены, ложно истолкованы, либо они были просто аномальными и не отражали более широкую Русскую Церковь. И здесь он был недалёк от многих в диаспоре Русской Церкви с такими глубокими рационализациями. Его слепая зона в этом отношении – и я думаю, что она только усилилась в последнее десятилетие – частично объясняется глубоким столкновением с Русской духовностью из его юности, когда он познакомился с некоторыми из величайших богословов и святых; его прочные отношения с русскими студентами и членами Русской Церкви; любовь и постоянная забота о его местной Русской Православной общине в последнее десятилетие его жизни (и через которую он исповедался до последнего вздоха) и его благодарность за воскресение Русской Церкви после 1991 года после ужасов сталинизма. Мне также кажется, что он чувствовал, что Русская Церковь неизменно признавала его вклад в Православие, в отличие от его собственной юрисдикции, которая как ему казалось не одобряла его (“Они считают, что я слишком близок с русскими”, – неоднократно говорил он мне на протяжении многих лет), несмотря на честь повышения до “Митрополита” в 2007 году, никогда не использовала должным образом его богословский дар, как, например, в подготовке к Криту, и никогда не принимала его полностью, потому что он не грек.
Наследие и призвание Всеправославной Церкви
Как бы то ни было, те, кто сейчас являются распорядителями его наследия, должны последовать за Митрополитом Каллистом – пожизненным свидетелем всеправославия, и своими собственными словами, восхваляющими Православное единство, не возвышая Павла над Аполлосом, принадлежащего к Московскому Патриархату по отношению к членству во Вселенском Патриархате (и наоборот!), но что имеет решающее значение, так это наша принадлежность к никакой другой основе, кроме Иисуса Христа (1-е Послание к Коринфянам 3:4-11). Любое новое основание или начинание, посвященное наследию Митрополита, и все, идущие по его стопам, должны быть намеренно Все-Православные, включая представительства всех церквей, и избегать соблазнов местничества, ибо проповедь Православия универсальна по своему характеру. Как выразился Сергей Булгаков, мы должны бежать по “широкой магистрали Вселенского Православия, освобожденной от всякого провинциализма.”
Митрополит Каллист был совершенно уникальным все-Православным просветителем, который помогал формировать современное Православие как универсальную глобальную церковь. Он сыграл решающую роль в изложении своей традиции современному Западу через его доступное, но все еще глубокое и правоверное Православное учение. Прежде всего, он просветил нас о Православии через свое бесстрашие и духовное мужество, в попытке сформулировать ортодоксальные ответы на новые вопросы Западной мирской современности, которые были верны Евангелию и верны пониманию Евангелия Отцами. Эти попытки ответить на вопросы о возрасте – хотя и не всегда успешны и отмечены иногда слепыми пятнами, где он был сдержан, чтобы быть критическим – должны выступать в качестве модели Православия, поскольку оно сталкивается с проблемой формирования традиционной, творческой и сострадательной альтернативной современности, которая находится в гармонии с историей, доктриной и духовностью Православного Христианства.
Брэндон Галлахер является доцентом православных исследований в Эксетерском университете и дьяконом Архиепархии Фиатейры и Великобритании, Вселенского Патриархата.
Публикации