Пантелис Калаицидис (Pantelis Kalaitzidis)
«Хронос (хронологическое или непрерывное время) наполняется смыслом благодаря кайросу («благоприятное время»), а кайрос — это не что иное, как остановка, путевая станция, с которой мы можем рассмотреть прошлое и заглянуть в будущее. Без кайроса время (хронос) течет без смысла, погруженное в смерть, и ничто из происходящего в нем не сохранить жизнь. Во всем творении только человек может обратить время в кайрос. Привилегия и ответственность свободы, данной ему или ей Творцом, состоит в том, чтобы войти сквозь время, пусть даже ненадолго (как это происходит в Божественной литургии), в присутствие и предвкушение Эсхатона, того, что не будет потеряно вместе со всеми бесполезными вещами, которые мы носим с собой в этой жизни.»
Этими словами покойный старец-митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас начал свой ответ на академическую похвалу и почести, оказанные ему во время его приема в качестве стипендиата и почетного члена Волосской академии богословских исследований 28-30 октября 2011 года. Этими словами, которые напоминают нам о важности «Кайроса» и о том, как он придает смысл времени, позвольте мне, в свою очередь, начать от имени Волосской академии богословских исследований настоящее слово почтения, уважения и любви к приснопамятному иерарху Вселенского патриархата, величайшему из православных богословов нашего времени, по мнению многих авторитетных мнений.
Есть три основные темы, которые определяют работу покойного иерарха: Личность, Евхаристия и Эсхатология или Царство Божие. Наверное, всем известно, что митрополита Пергамского небезосновательно называют выдающимся специалистом по богословию личности в не только в православном, но и во всем христианском богословии. Именно он, плодотворно и оригинально интерпретируя патристическую традицию, дал современному христианскому богословию всеобъемлющее представление о личности, поскольку ему удалось установить в онтологической перспективе богословский взгляд на проблему персонализма, которая, основываясь на личном способе существования Триединого Бога, исторически реализуется в личности Христа и предлагается в церковном событии, как предвкушение эсхатологического исполнения в Царстве. Для митрополита Иоанна персонализм является самым ценным вкладом патристического богословия в современные поиски человеком подлинного существования.
Известно также, что местом, где человек может предвосхитить личностный способ бытия, для приснопамятного митрополита Пергамского является Евхаристия, в которой человек как член Церкви и образ Божий участвует в самой жизни Триединого Бога. Зизиулас, еще будучи мирянином и уже в самых ранних статьях, подчеркивает центральное значение тайны Святой Евхаристии для жизни древней Церкви, но также и для жизни современного мира. Евхаристия для митрополита Пергамского — это сердце Церкви, а не периферийный аспект ее жизни.
Верный фундаментальным богословским ориентирам своего учителя о. Георгия Флоровского и будучи одним из немногих, кто хорошо ориентируется в греческом и более широком православном контексте, в международных богословских дебатах, митрополит Пергамский будет придавать особое значение и приоритет эсхатологической перспективе, которая в конечном итоге пронизывает всю его работу в целом. Личность, Евхаристия и Царство Божие неразрывно связаны в его богословских работах.
Для Зизиуласа Евхаристия — это образ грядущего Царства, образ эсхатона, и Церковь как евхаристическая община представляет собой реальность, пришедшую из будущего, поскольку Евхаристия — это предвкушение эсхатона, вторгающегося в историю. Вот почему Церковь определяется как эсхатологическая община, которая движется сквозь историю и сквозь время, не отождествляя себя с историей и испытывая диалектическое напряжение между «уже» и «еще нет».
Предлагаемая им эсхатологическая интерпретация Евхаристии, в отличие от протологической, ориентированной на прошлое, на воспоминание (преобладающей в основном благодаря западным влияниям), буквально означает, что идентичность Церкви находится не в прошлом, не в том, что ей было дано, и не в том, чем она является сейчас, а в будущем, в том, что будет в Конце. Такая перспектива радикально отдаляет богословие от любой абсолютизации протологии, от тенденции считать, что подлинное и аутентичное всегда находится в начале, во вневременном внеисторическом полете к далекому идеальному прошлому, и что спасение есть не что иное, как возвращение к первоначальному идеальному состоянию. Этот взгляд, который есть не более чем замаскированный платонизм, представляет собой постоянное искушение богословия как в прошлом, так и в настоящем
Последствия вышесказанного крайне важны. Эсхатологическая направленность богословия митрополита Иоанна защитила его труд от тех болезненных проблем, которые являются постоянными искушениями современного православного богословия, даже в его самых изысканных версиях: а) идеализация прошлого и вытекающий отсюда консерватизм; б) освящение и поклонение нации и народу; в) эллиноцентризм и антизападничество, которое сегодня является синонимом антиевропеизма. В противовес вышесказанному, приснопамятный митрополит Пергамский без малейших колебаний утверждает, что в первые века после Рождества Христова:
«Православие стало в то время будущим эллинизма, потому что оно было не возвращением, а творческим синтезом. Так и сегодня православие, пытаясь вывести греческую идентичность на свет, не должно быть просто возвращением к прошлым формам, ностальгической «любовью (эрос) к православию», которая обходит стороной современные реалии. А реалии сегодняшнего дня для Греции — это Европа. Эллинизм должен быть заново выстроен из своих основополагающих элементов для того, чтобы вступить в новую европейскую реальность не теряя своей эллинистичности».
Естественно, возникает вопрос, почему выдающийся иерарх, такой глубокий и компетентный богослов, как митрополит Иоанн, так настаивал на важности и исключительной значимости эсхатологии для жизни и богословия Церкви, когда на самом деле эсхатология неизбежно ведет к покаянию за прошлое и освобождению от грядущего? Возможно ли, что он не понимал, что эсхатологическая перспектива неизбежно приведет к болезненному пересмотру таких сложных вопросов, как вопросы инаковости, пола, антропологии или этики, когда, например, он писал еще в 1968 году по спорному вопросу о рукоположении женщин, что «православные богословы не могут найти никаких богословских причин против такого рукоположения. Однако весь этот вопрос настолько глубоко связан с их традицией, что им в своем большинстве было бы трудно без оговорок одобрить довольно восторженные заявления этой статьи»? В свете этой эсхатологической перспективы мы можем лучше понять позицию, которую он выразил с трибуны Волосской академии богословских исследований в феврале 2001 года относительно последствий эсхатологического этоса Церкви, и, в частности, его мнение о том, что будущее не определяется прошлым, но, напротив, будущее освобождает от прошлого, подобно тому, как в христианской мысли и жизни мы путешествуем в прошлое: из будущего в настоящее и прошлое, и поэтому будущее является причиной, а не следствием прошлого, поскольку мир был создан для эсхатологического Христа, который придет в момент эсхатона как соединение сотворенного и несотворенного, в то время как эсхатон дает сущность первому, а эсхатология — протологии. Как естественное следствие вышесказанного, Зизиулас утверждал, что
«Церковь — это не то, что она есть или что было, а то, чем она будет [при эсхатоне]», так же, как и грешник, в свою очередь, «онтологически определяется не тем, что было, а тем, что будет [в эсхатоне]». Именно поэтому он отмечал, что «секуляризация Церкви затрагивает не только институциональные вопросы (такие как взаимоотношения Церкви и государства, Церкви и общества, и многое другое), но и этические вопросы. […] Церковь не должна воспринимать отношение общества к этическим вопросам; напротив, она должна распространять в обществе дух прощения и любви, который позволяет будущему освободить человека от прошлого. Непрощающая Церковь — это секуляризованная Церковь, потому что нежелание прощать — это характеристика этого мира и мирской этики».
Своим отношением и всей жизнью, своей терпимостью и терпением, своей стойкостью и отеческим доверием к молодому поколению ученых, даже когда он не соглашался с нашими действиями, идеями или выбором или считал, что мы не правы, покойный иерарх показал на практике примеры этого эсхатологически вдохновленного, прощающего и освобождающего этоса Церкви. Поощряя, среди прочего, серьезную критику и восстанавливая в подлинных масштабах внутрибогословский диалог, который является кислородом и необходимым условием здоровой церковной жизни, митрополит Иоанн доказал, что великие богословы не боятся диалога и критики, но, напротив, стремятся к ним, потому что знают, что эта критическая функция присуща богословию, и что без нее мы не можем ожидать ничего, кроме богословия повторений и восхвалений, которое так часто процветает, как мы все знаем, в нашей церковной и богословской среде.
В заключение, чтение работ митрополита Пергамского и изучение его богословской мысли, которая характеризуется эсхатологической направленностью, евхаристическим характером и творческим участием в экуменических богословских дебатах, помогло нам, богословам Греции, а также всему православному миру, перейти от культурной к богословской герменевтике как таковой и от общей и неопределенной «духовной» перспективы к христоцентрической и сакраментальной. Если в последние два десятилетия богословие в нашей стране сделало несколько робких шагов в направлении преодоления своей интровертности, богословского провинциализма и изоляционизма, а также нарциссического богословского антизападничества, то можно с уверенностью сказать, что в значительной степени это также связано с его собственным присутствием и дискурсом.
Старец Иоанн Пергамский,
От всего сердца благодарим вас за то, что вы предложили Церкви и богословию; за пути, которые вы открыли в богословских исследованиях и в необходимом диалоге Церкви с миром, с литературой, искусством и наукой; за эту утешительную и милосердную версию Православия (την παρήγορη και φιλάνθρωπη εκδοχή της Ορθοδοξίας), которую вы воплощали и в которой мы так нуждаемся, особенно сегодня; за прощающую/освобождающую этику Церкви, которой вы научили нас, и которая должна, наконец, научить нас, греков и православных в целом, нашим отношениям с христианами других традиций и верующими других религий; потому что своими книгами, работами и курсами вы сопровождали наши богословские проблемы и поиски и проложили для нас новый путь; потому что Вы умели уважать наше разнообразие и даже несогласие с Вашими мнениями и позициями, не отвергая нас и не заставляя нас чувствовать себя «отлученными» (να μας καταστήσετε αποσυνάγωγους); потому что Вы до конца продолжали развивать богословие, думать и действовать как настоящий богослов.
Покойся, наш любимый учитель, в объятиях Триединого Бога, которого вы так любили и которому так верно служили как пастырь и совершитель таинств, служили словом и пером.
Kali Anastasi/До всеобщего воскресения!
Статья является английским переводом надгробного слова доктора Пантелиса Калаицидиса, произнесенного на похоронах митрополита Иоанна Зизиуласа в соборной церкви Афин в субботу, 4 февраля 2023 года.
Public Orthodoxy –Общественное Православие стремится способствовать обсуждению, обеспечивая форум для различных точек зрения по современным вопросам, относящимся к Православному Христианству. Мнения, высказываемые в данной статье, принадлежат единственно автору и необязательно представляют точку зрения издателей или Центра Православных Христианских исследований.