Лидия Лозовая
Иконопись по праву считается визуальным выражением православной традиции. Икона говорит о Евангелии, литургии, гимнографии, святых, догматах и педагогике Церкви. Иконы свидетельствуют о реальности Боговоплощения, об образе Бога в каждом из нас и мистически ведут к преображенному, эсхатологическому состоянию человека и мира – «небу на земле».
И все же иконы пишутся и распространяются именно на земле, в различных культурах и сообществах. Если так, можем ли мы говорить об их социальном этосе? Кажется, общая предпосылка в православии состоит в том, что социальная этика иконы должна быть «апофатической»: поскольку икона представляет молящемуся этику не от мира сего, она должна держаться в стороне от конкретных проблем общества. Однако в обстоятельствах нынешней войны в Украине, где православные воюют с обеих сторон, оказывается, что иконы не могут быть вне конфликта. 13 марта 2022 года, в праздник Торжества Православия, Патриарх Кирилл подарил Росгвардии икону Божией Матери времен Первой мировой войны и тем самым практически благословил российскую военную агрессию против Украины. Между тем, в ранее оккупированном Волчанске Харьковской области – после его освобождения украинцами – в камере пыток, организованной российскими военными, были найдены иконы, нацарапанные на стенах украинскими заключенными.
Иконы, созданные во время войны, могут говорить о чем-то социальном катафатически, и их социальный этос может оказаться решающим для их иконического значения как такового.
Для иллюстрации этого тезиса рассмотрим современные иконы-мандилионы: «Спас Нерукотворный» киевского иконописца Александра Клименко (2015) из проекта «Иконы на ящиках из-под снарядов» и главную икону Воскресенского собора Вооруженных сил России (2020).
Лик Христа – икона икон; по преданию, он чудесным образом появился на плате, которым Христос вытер свое лицо и который был подарен царю Авгарю Эдесскому, исцелив его от болезни; эта икона стала прообразом для всех изображений Христа. Написанная на крышке ящика из зоны боевых действий на востоке Украины, в котором раньше находились патроны, икона Клименко раскрывает парадокс сочетания традиционной византийской иконографии Спасителя с предметом, ассоциирующимся с насилием. Доска не скрыта под аккуратными слоями левкаса и лака; на Лике, проступающем на дереве, видны следы повреждений, трещины, остатки металла. Он написан на оголенном фоне без намека на изображение плата – как в древнейших иконах этого типа. Нимб не прочерчен, но о нем дают представление синие черточки по трем сторонам головы, сделанные пальцами; на них вместо традиционных букв ѺѾН (Сущий) – черные участки, которые, по-видимому, намеренно выжжены пламенем. Доска украшена простым орнаментом из красных точек, также выполненных отпечатками пальцев художника. Это Лик Бога, открывающий Себя не в величественной церкви, а в местах величайших страданий и нужды в Нем людей, которые сами являются образами Бога; он явлен непосредственно, просто, вполне осязаемо. Дерево доски напоминает о Кресте – орудии убийства Христа и одновременно знаке Его победы над смертью – не умалчивая о человеческой уязвимости. Проект «Икон на ящиках» не отрицает возможности и необходимости военной защиты от врага, но по сути ищет более глубокой победы: победы жизни над смертью. Он также непосредственно вовлекает созерцательную по природе икону в жизнь гражданского общества: в рамках проекта «Купи икону – спаси жизнь» деньги от продажи этих икон, которые были выставлены в более чем 100 церквях и общественных заведениях в разных уголках мира, передаются мобильному волонтерскому госпиталю, который с 2014 года помог тысячам раненых украинцев. Так, чудесным образом исцелив царя Авгаря от болезни, сегодня этот Лик Христа может исцелить кого-то вполне по-человечески. (Сбор средств с помощью икон на ящиках из-под боеприпасов стал общественным движением в Украине. Недавно львовская галерея Iconart обратилась к двадцати ведущим украинским современным иконописцам, в основном из Львова, с предложением создать работы для аукциона «Икона спасает жизни – Украина»).
Социально-этическое послание другого «Спаса» радикально иное. Оно не может не соответствовать этосу военного собора, который сразу после строительства был назван «храмом войны». Этот Мандилион был избран храмовой иконой потому, что его изображали на знаменах полководца XIII века Александра Невского, то есть в контексте военного противостояния. Она написана на деревянных досках от лафета пушки времен Северной войны начала XVIII века, поднятой со дна Невы; доски скреплены металлическими частями того же лафета и деревянными элементами винтовки Мосина времен Второй мировой. Икона, которая выглядит как аккуратная копия более древнего прототипа, окружена художественными металлическими рельефами самых почитаемых в России икон Божией Матери с изображениями сцен значимых событий из истории Российского государства. В отличие от информации о военных событиях, имя художника нигде не указано. Взгляд зрителя скорее привлекает величие и богатый декор 100-килограммового бронзового переносного складня, центр которого занимает эта икона. Парадокс сочетания иконы с орудиями насилия полностью скрыт от зрителя: если бы мы не прочитали о лафете и винтовке, никогда бы не догадались, что они составляют ее конструкцию. По цвету икона сливается с тщательно выполненным богатым бронзовым окладос, которыйя как будто растворяет «необходимые» на войне страдания в повествовании о советско-российском военном триумфализме. Раны войны не должны быть заметны, важна только победа, как бы говорит икона. Созданная исключительно на пожертвования Владимира Путина, она не собирала средств ни на какие гуманитарные инициативы.
По словам Леонида Успенского, «икона не изображает Божество. Она указывает на участие человека в божественной жизни». Хотя работы Клименко часто называют культурными артефактами, а не иконами, само написание иконы на ящике от снарядов не запрещено церковными канонами; более того, в данном контексте этот факт только усиливает ее иконическое качество человеко-божественного общения. Между тем, к участию в чем приглашает икона с тайно установленными элементами винтовки? И – хотя ее называют «главной иконой собора» – остается ли она иконой вообще? В другой известной цитате Успенский утверждает, что икона не должна быть «трогательной» или «чувствительной», не должна усиливать человеческие чувства, но вести нас «по пути преображения, очищая от всякой экзальтации, которая может быть только нездоровой». Возможно, кому-то «иконы на ящиках из-под снарядов» покажутся слишком чувствительным проектом. Но они созданы в глобальном контексте, в котором многие православные Церкви либо поддерживают войну, либо «апофатически» молчат о ней. В этой ситуации такие иконы становятся пророческим голосом. Они подобны камням, возглашающим славу Божию из Евангелия от Луки 19:37-40, только c парадоксально противоположным посланием: они не могут не свидетельствовать об унижении образа Божия на войне. Разве в некоторых случаях не полезнее и даже более иконично создавать «чувствительные» иконы, чем аккуратно умножать традиционные прототипы?
Оставляя этот вопрос открытым, я предполагаю, что две иконы, процитированные выше, соответствуют двум видам социального этоса, воплощенным в документах, появившихся в православной Церкви в XXI веке: «Основы социальной концепции Русской православной церкви» 2000 года и «За жизнь мира: На пути к социальному этосу православной церкви» 2020 года Вселенского патриархата. Первый документ демонстрирует в целом пессимистическое отношение Церкви к греховной человеческой природе и способности человека преобразовать мир; фокусируется на христианских ценностях и развитии православного социума с помощью государства; сверху вниз формулирует церковные установки по противодействию секулярным угрозам. В разделе «Война и мир» звучит призыв к сотрудничеству Церкви с вооруженными силами, а верующих поощряют не щадить жизнь при защите Отечества. Одобряется идея справедливой войны и приводятся примеры святых, благословивших паству на войну как на путь спасения. Ничего не говорится о необходимости покаяния и исцеления от военных травм для тех, кто принимал участие в боевых действиях. Этот этос явно перекликается со «Спасом» из военного собора.
Напротив, «За жизнь мира» не противопоставляет Церковь и общество; свидетельствует о сопричастности Церкви миру и его истории; стремится показать, что Церковь внимательна к контексту и диалогична; использует язык сострадания. В части «Война, мир и насилие» документ осуждает насилие как таковое; признает право на самооборону и необходимость защищать уязвимых с помощью силы только как «трагическую необходимость израненного грехом мира»; отрицает теорию «справедливой войны» в православии и стремится к будущему исцелению вовлеченных сторон, включая военных, делая акцент на миротворчестве. В этом духе создан «Спас» Клименко. Рассмотрев две иконы «Спаса», я попыталась на наглядных примерах подчеркнуть важность социально-этического измерения икон в контексте войны. Однако я не утверждаю, что все современные российские иконописцы разделяют этос «Основ социальной концепции» и поддерживают войну, в то время как все украинские иконы создаются в духе «За жизнь мира». Первый документ является официальным не только в Русской православной церкви, но также служит социальной доктриной Украинской православной церкви, все еще связанной с Московским патриархатом. Между тем, хотя «За жизнь мира» не является официально принятым документом в Украине, его публикация в 2020 году была встречена с поддержкой и энтузиазмом, особенно в Православной Церкви Украины. Однако реальная ситуация с современными иконами и их социальным этосом сложнее, особенно если рассматривать примеры новой иконографии с отсылками к войне, которые недавно появились в Украине. Эта тема требует отдельного рассмотрения.
Public Orthodoxy –Общественное Православие стремится способствовать обсуждению, обеспечивая форум для различных точек зрения по современным вопросам, относящимся к Православному Христианству. Мнения, высказываемые в данной статье, принадлежат единственно автору и необязательно представляют точку зрения издателей или Центра Православных Христианских исследований.